Личные воспоминания

Прежде предоставлю слово своей маме, Татьяне Григорьевне, которая, если быть честным, часто разочаровывала дедушку - он позже признавался, что слишком потакал ей (от любви).

Мои самые ранние полусознательные воспоминания относятся к началу 80-х. Помню, как дед и мать проводили ремонт квартиры, сдвинутую в одну комнату всю мебель (бабушка уже болела, и семья изрядно тратилась на лекарства). Кажется, поводом к ремонту послужили клопы, которые дед ненароком занес в дом со старыми рейками/палками, подобранными на улицах (они служили сырьем для подрамников). Но все-таки то было счастливое время, во всяком случае, в ощущении ребенка.

Дед, по видимому, очень много гулял со мной (рис.0.10) и одна из картин косвенно запечатлела документальный факт моего детства (рис.4.19). В те годы в пристанционном лесу еще водились белки, и одна из них даже взяла у ребенка с рук корм - сохранились даже фото этого эпизода. Одним из увлечений деда была фотография, он почти всегда брал с собой советский фотоаппарат "Зенит", - дома у нас остались специальные лотки для проявки пленки. Осталось также огромное число диапозитивов, сделанных им (почти все цветные фото выше - это их сканы). Фотографировал он многих, в частности, прелестных студенток колледжа.

Помню, как однажды уже в 2000-х гг. сломалась лампа от диапроектора, на котором он просматривал слайды. Диапроектор же служил очень удобным средством для преподавательско-оформительской работы при воспроизведении картин, хотя даже свои картины художник копировать не любил. Дед обратился ко мне с просьбой сыскать лампу в Москве; в итоге, благодаря усилиям Александра Сергеевича Калгашкина, проблема была решена (попробуйте-ка сейчас найти запчасть от техники советских времен!).

Вообще же дед очень обязательно относился к просьбам своих знакомых (но и в ответ без стеснения "напрягал" их сам). Однажды он поднял на уши всю семью для поиска лекарства от простуды для одного друга - до сих пор помню название - "нафтизин". Вероятно, это происходило во времена дефицита. Несколько раз он искал изображение какого то предмета (снегиря, мельницы и пр.), чтобы удовлетворить пожеланиям заказчиков. И было где искать: за 60-70-е гг. дед скопил множество репродукций, номеров журнала "Советский художник"; поскольку я одно время увлекся собиранием марок, то подспорьем служили три моих альбома. Обычно я или мать находили нужное за час или два перелистывания этих материалов.

Отдельную страницу жизни деда составляет дружба со Степаном Васильевичем Чуриловым, светлая ему память. Смерть последнего в сер. 90-х, к сожалению, прервала их длившиеся около десятилетия отношения. Мне больше всего запомнились шахматные поединки между ними (я, конечно, подсказывал на стороне деда); с этого момента, кстати, длится моя любовь к шахматам. Как и дед, он был открытым, непосредственным человеком, неравнодушно относился к искусству, пытаясь чему то научиться у деда, и в ответ сам помогал ему по столярному ремеслу. До сих пор у меня в квартире есть сделанная Степаном Васильевичем полка. Многолетним другом деда был Алексей Лахонин, избравший в жизни тернистый путь художника и ученика Маэстро (так мы называли деда).

У деда были и мимолетные знакомые. В постперестроечное время многим пришлось сменить профессию, и некоторые без наличия таланта пытались заняться живописью. Так одно время к деду в его мастерскую наведывался один полковник (или, точно не помню, подполковник), платя за "обучение" у Мастера овощами с огорода. Дед вполне владел столярным ремеслом, но в сантехнике и электрике он вовсе не разбирался. При возникновении таких проблем он, однако, находил "нужного" человечка; стандартным способом оплаты было, естественно, нарисовать "какую то картинку". В 2000 е гг., когда он стал прилежно посещать поликлинику, тщательно оберегая здоровье, он подарил такую "картинку" лечащему терапевту. Впрочем, свои серьезные картины дедушка величал добродушно иронично "шедеврами".

Отношения с начальством дед всегда поддерживал ровными и хорошими, не в последнюю очередь благодаря особенностям профессии. Даже в армии, как говорил мне дед, служба его проходила при штабе, поскольку и советским военачальникам требовалась качественная наглядная агитация. Однако, и в мирное время местному руководству всегда требовалось перед какими-то выборами или съездами партии в сжатые сроки начертать лозунги и транспаранты. Это обеспечивало семье и несколько бессонных ночей, и хороший дополнительный приработок. Что касается политических взглядов, то Сталина он не любил за то, что "много народу погубил", Хрущева - за то, что Крым отдал украинцам; перестройку приветствовал, вначале надеялся на Ельцина, потом, разочаровавшись в нем, голосовал на выборах-96 за генерала Лебедя. В постсоветское время начальству требовались подарки для более высокого начальства, и картины как раз и составляли такой подарок. Поэтому, например, в колледже деду давали дополнительные часы (в виде т.н. "индивидуальных занятий") и помещение под мастерскую. Он часто говорил - "а что мне плохо? В классе сидят дети, рисуют, а я своими делами у себя занимаюсь".

По-видимому, он поступил мудро, оставив нас с матерью жить отдельно в квартире на Левом берегу. Ценой этого были, однако, транспортные издержки по пути на работу в Колледж из Зеленограда и обратно. Поэтому, хотя в последние годы он работал там не более 2 х раз в неделю, но приходилось подниматься по лестнице на 4-й этаж, что физически давалось нелегко. Где то с 2000-х гг. у него появилась тросточка и подушечка, чтобы сидеть на перилах платформы в ожидании электрички (пл. "Левобережная" не является для поездов основной). Когда дед уже почти не мог ходить, он на пути в Зеленоград садился на авт. №5, который подвозил его к Химкам (там останавливаются все электрички). Также с оказией Алексей Лахонин подвозил деда на своей "четверке" прямо от Колледжа до дома. В 90 е годы, когда здоровье еще позволяло, он почти всегда заходил к нам домой, чтобы либо поесть, либо "отработать темку", как он любил говорить, т.е. поспать после обеда.

Немного о работе в колледже. Он называл словом "воевать" разборки с нерадивыми студентами, очень не любил, когда ленивые студенты выдавали чужие акварели за свои - в таких случаях всегда ставил "двойку". Всегда сетовал, что приходится искать для них бумагу и карандаши по причине их неорганизованности. Очень любил на занятиях принимать авторитетный вид, рассказывать о своей жизни - можно сказать, немного хвастался. Однако на педсоветах, что я помню, сидел скромно в сторонке, чуть подремывая.

В мое институтское время летом 91-97 гг. (иногда даже во время учебного года) в кабинете №413 кипела работа. Мы вместе делали подрамники, уголки для них или собирали рамы, а также проводили другую вспомогательную работу. Так я "понюхал" столярного труда. Верстаком, кстати, служил какой-нибудь стол. Обедали там же, точнее рядом в подсобке, бутербродами и столь любимыми им пряниками; он внимательно следил, чтобы я съедал половину. Здесь у него стоял старый радиоприемник, который он любил слушать, здесь в навесных или вделанных в столы полках лежали инструменты, багет и уже готовые картины. Оставшаяся же часть кабинета отводилась под учебный класс, в котором над доской красовалась большая картина деда шириной в полстены - к своему стыду, не помню, что было там изображено. Висел лозунг "Искусство принадлежит народу" для демонстрации шрифтов, стенд с перечислением холодных и теплых цветов, лучшие акварели учащихся. В солнечную погоду все дивно освещалось лучами солнца, немного искоса. Теперь в кабинете перегородку между классом и подсобкой сломали, занятий по изобразительному искусству не проводится, а кабинет отвели под хоровое пение.

Тяжело в материальном аспекте сложились для меня и матери 95-98 гг. По мере возможностей дед нам помогал деньгами, одно время я даже пробовал ходить продавать маленькие картины по разным учреждениям - в основном неудачно. Как ценна вовремя оказанная помощь! Однажды в нач. 90-х, когда популярностью пользовался бартерный обмен, он, посоветовавшись с нами, согласился принять платой за какую то картину три зимние шапки из искусственного меха (две из них до сих пор пылятся у нас на полке). Мне вспоминается один эпизод, относящийся все же к 2000 м годам. Летом к нам в мастерскую ворвался один кавказец с упреками в некомпетентности; оказывается, дед нанялся покрасить ему в зеленый цвет торговую палатку, но заказчику показалось, что краска неправильно засыхает. Дед спустился с ним и по возвращении объяснил мне, что просто хозяину палатки надо было немного подождать. Конечно, на мой взгляд, деду нужно было отказаться; пусть более молодые подзаработают, но привычка браться за любую работу, выкованная жизнью, победила.

Вернусь немного в прошлое, в 80-е гг. Дед издавна был болельщиком футбола, хотя на стадионы практически не ходил, смотря матчи по телевизору. Я помню эпизод, когда вся наша семья смотрела решающий матч "Спартака"с киевским "Динамо" (кажется, на Кубок СССР). Дело даже дошло до пробития послематчевых пенальти, "Спартак" выиграл - в те годы киевляне Лобановского, наоборот, чаще били команду Бескова. Но остроту эмоциям придавало то, что я болел за Спартак, а дед - за киевлян (ему нравились Блохин и Михайличенко, а Лобановского он помнил еще игроком по "сухому листу"). В 90 е и 2000 е годы дед сохранял интерес к футболу, брал у директора колледжа Равиля Алиевича выпуски еженедельника "Футбол. Хоккей". Но так и не приучился смотреть иностранцев; его всегда возмущало, что по ТВ наши клубы в УЕФА показывают поздно (или вовсе не показывают), а итальянский футбол можно было смотреть запросто.

С 70-х гг. и до недавнего времени дома оставались граммпластинки с записями опер и романсов. Дед любил Шаляпина и особенно Лемешева, однако не был поклонником Козловского. Тексты некоторых романсов помнил наизусть даже до последних своих дней, когда уже все забывал. Где-то в году 2003 м я подарил ему магнитолу; хочется верить, что дед изредка ее слушал, поскольку в преклонном возрасте он плохо справлялся с современной техникой (я даже рукописную инструкцию специально для него составил). Его отношение ко мне было столь трепетным и деликатным, что потраченные на магнитолу деньги он мне вернул, хотя я отказывался - тогда я мог уже себе это позволить.

Помню, когда я был еще школьником, приходя утром, дед любил пощекотать мне пятки - дескать, пора вставать. До сих пор мне обидно за один чудесный утренний сон, прерванный таким способом. Вообще же дед приносил с собой в дом какую то суетливую энергию, непременно начинал чем-то заниматься. Поскольку даже днем растительность возле дома загораживала свет, то включал электрический свет (кстати, гораздо раньше именно дед посадил эти деревья, но они совсем уж разрослись). Летом же всегда держал окна открытыми (и нас приучил). Уходя, всегда хлопал входной дверью - психолог бы, наверное, увидел в этом признак открытости/порывистости натуры. Равно как и в другой мелочи - ходы на шахматной доске делал всегда значительно, со стуком. Я попытался скопировать эти привычки, но они оказались "вредными" - так, щеколда замка двери все-таки испортилась (привычек же по-настоящему вредных у деда не завелось, он не пил и не курил).

В последние годы его суетливость и эмоциональность возросли. Мне вспоминается один эпизод, связанный с Новым годом (кажется, начало 2004г.). Я тогда все медлил с покупкой сотового телефона, и вот по стечению обстоятельств нам отключили домашний телефон на несколько дней - а были праздники. Несколько дней дед к нам не мог дозвониться, до крайней степени волновался, и он отыскал одну знакомую по колледжу, живущую в нашем доме, - она и спустилась к нам узнать, в чем дело, не случилось ли чего плохого. Второй эпизод связан с офтальмологическим центром С. Федорова в районе Ховрино. Я сопровождал несколько раз деда по дороге туда и обратно - самостоятельно он уже бы не доехал (машины, к сожалению, у меня нет). Я все время боялся, как бы дедушка не упал - он еле держался на ногах; но один раз недоглядел, и дед, обходя машину, не рассчитал шаг и споткнулся о бордюр, упал. Уже встав, он зло посмотрел на нее и стукнул тростью о колеса. К этому же времени относится эпизод с пропавшими тапками (до сих пор загадка, куда они делись - вероятно, мы с дедом потеряли их где то в больнице). Его жена потребовала отчета и, вероятно, изрядно потрепала деду нервы. В телефонном разговоре со мной он в сердцах воскликнул: "Ты согласен со мной, что вся эта история с тапками не стоит и выеденного яйца?".

После празднования 80-летнего юбилея дед не оставлял творческих планов, просто потому что не мог жить без любимого дела. Ситуацию же усугубляло отсутствие мастерской, поскольку колледж пришлось бросить, а в зеленоградской квартире жена не разрешала зимой рисовать(из за запахов краски). С нетерпением он ждал теплых весенних дней, когда можно будет выходить на балкон, пусть даже и в верхней одежде. Зимой же дед скучал и предавался ностальгии, активно списывался с племянницей на Дальнем Востоке - она же ему прислала мешочек с особыми камешками, который он надевал на коленку для облечения болей. Впрочем, я полагаю, повязка лишь играла роль плацебо.

Перед роковым инсультом дед хотел заказать Алексею Лахонину купить подешевле большую партию белил, поскольку планировал сосредоточиться на "зимах". Чтобы придать смысл своей жизни и работе, он планировал устроить еще одну персональную выставку в "Выставочном зале" Зеленограда в ноябре 2007 г. Но смерть помешала реализации этих замыслов…